— Ну и ну, вы выглядите так, словно вас протащили сквозь колючие заросли ежевики, да и не один раз, — удивилась Гейл, поставив поднос с хлебом, сыром и сидром на столик возле кровати. — Больно?

— Да. — Гейл помогла ей встать, и Илза поморщилась: — С трудом заставляю себе двигаться.

— Неудивительно. Вы что, возомнили себя Сигимором, когда думали, что с легкостью сможете таскать туда-сюда своего огромного мужа и при этом чувствовать себя великолепно?

— Не могла же я оставить его умирать!

— Нет, конечно, но если принять во внимание, как он с вами обращался, сомневаюсь, что кто-нибудь осмелился бы вас осудить.

Илза слабо улыбнулась. Гейл помогла ей подойти к чану с водой, стоявшему возле очага, чтобы она смогла умыться. — Есть по крайней мере одна причина держать этого вечно раздраженного болвана рядом с собой.

Она заметила, что Гейл пристально смотрит на нее, пока она чистит зубы лоскутком влажной ткани.

— Тебя что-то беспокоит?

— Он вам нравится в постели, так ведь?

— О да. Он заставляет меня пылать. Страсть, которая нас соединила, с которой все началось, пока еще жива, и она так же сильна, как и прежде. Я уже говорила тебе, Гейл: то, что случилось с тобой, не имеет никакого отношения к страсти. Это было нападение, жестокое изнасилование. Судя по тому, что ты говорила на днях, я думаю, теперь ты это понимаешь.

— Да, мне кажется, я начинаю понимать… Скоро пойму все. Гнев и раздражение Дэрмота заставляют меня бояться за вас, хотя вы проводите в его постели каждую ночь и ничуть не пострадали. Даже если он и кричит, то никогда не бьет вас. Всякий раз, как он к вам прикасается, он не пользуется своей силой, чтобы причинить вам вред. Это так отличается от того, что я знала, что мне с трудом верится в то, что я вижу.

— Ты имеешь в виду тех подонков?

— Я говорю даже не о них. Мой отец был жесток с моей матерью. Мужья моих сестер грубы и жестоки с женами. Мой отец никогда не стеснялся поднять руку на любого из своих детей. Я провела свою жизнь, наблюдая за мужчинами, которые относились к своим женщинам очень сурово. Затем я попала к вам и здесь увидела совсем другое отношение мужчин к женщинам. Теперь я начинаю понимать: то, что мне казалось обычным, на самом деле вовсе не правильно.

— Конечно, — ответила Илза, стянув с помощью Гейл сорочку, чтобы умыться. — То, что ты видела раньше, — очень распространенный, но не единственный образ жизни. Теперь ты знаешь, что мои братья никогда не поднимут руку на девушку. Не позволяют себе этого также и Макенрои. Полагаю, мы можем доверять словам леди Джиллианны по этому поводу.

— Да. Наблюдать за ней и ее огромным мужем тоже было для меня полезно. Этот лэрд — суровый человек. Он так силен, что мог бы сломать ее маленькую шейку в мгновение ока, но она его не боится. Мне не потребовалось слишком много времени, чтобы заметить, что он скорее вырвет собственное сердце, чем причинит вред своей жене. — Гейл улыбнулась. — Да, у этого человека грубые манеры и речь, так что его нежную заботу о жене не так-то легко разглядеть, но это так. Однажды я застала их, когда они поднимались по лестнице в свою спальню. Он поглаживал ее по попке, как какой-нибудь неотесанный мужлан, а леди Джиллианна хихикала. И тогда… — Гейл сложила ладони, прижала их к груди и вздохнула.

— И тогда — что? — не вытерпела Илза, когда Гейл замолчала.

— И тогда он назвал ее «радость моя», — ответила Гейл тихим голосом. — Такие коротенькие слова, но за ними скрываются такие глубокие чувства! Я слышала в его голосе нежность и любовь. — Она встряхнула головой и стала помогать Илзе одеваться. — Наверное, я действительно поправляюсь и сердцем и рассудком, потому что часто ловлю себя на том, что мечтаю, как однажды некий мужчина будет так же говорить и со мной.

Илза была несказанно рада, что Гейл оправилась после того зверства, которому она подверглась, но вместе с тем ее одолела зависть.

— То, что ты мечтаешь о таких вещах, ясно показывает, что ты исцелилась. — Она вздохнула. Гейл закончила шнуровать ее платье и, нежно потянув, усадила Илзу на табуретку. — И ты права, каждой девушке очень хотелось бы услышать такие слова.

— Прежде чем потерять память, сэр Дэрмот, должно быть, именно так разговаривал с вами, — предположила Гейл, расчесывая Илзе волосы.

— Да, так и есть, но теперь эти слова любви всего лишь туманное воспоминание.

— Он никогда не бывает нежен, никогда не говорит вам нежных слов?

— Ну, как сказать, я не знаю, можно ли назвать то, что он говорит, нежными словами. Когда им овладевает страсть, он забывает, что не доверяет мне, что считает меня лгуньей и возможной угрозой. Да, когда в нем закипает кровь, он не говорит слов любви, но произносит грубоватые комплименты. А получив удовлетворение, он теперь лишь иногда — очень редко — возвращается к своим обвинениям, оскорблениям или впадает в ярость.

— Но это же хорошо, правда? — спросила Гейл, закончив заплетать Илзе косы.

Медленно поднимаясь, Илза искоса взглянула на свою компаньонку.

— Да, но это может означать и то, что он просто хочет удовлетворить свои мужские потребности и опасается, что я ему откажу, если он станет высказывать циничные, иногда даже оскорбительные упреки. Вначале я угрожала ему, что не буду с ним спать.

— Возможно. Кроме того, опять же, я думаю, в окрестностях Клачтрома найдется немало девиц, которые с большой охотой удовлетворят эти его потребности, если вы выставите его из своей постели.

— Ну уж нет! Если им хочется дожить до своего следующего дня рождения, они поостерегутся, — протянула Илза, выходя из спальни.

Гейл рассмеялась и последовала за Илзой, которая направилась в главный зал.

— Я не стану пренебрегать его страстью. Я знаю, некоторые говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, но я подозреваю, что на самом деле путь этот пролегает несколько ниже. — Илза ухмыльнулась и покачала головой. — А у Дэрмота этот путь погребен под развалинами его разрушенной памяти. Когда он очнулся после того трагического нападения, в его взгляде промелькнуло что-то, отчего я подумала, будто он меня вспомнил и его новые раны вернули его память на место.

— Значит, вы сможете понять, возвратилась ли к лэрду память, когда вернетесь в его постель, — заключила Гейл, когда они вошли в главный зал и направились к своим местам.

Одна из служанок поспешно подала им хлеб, сыр, яблоки и две кружки козьего молока, и Илза ничего не успела сказать в ответ.

Она с удовольствием уплетала толстый ломоть хлеба, густо намазанный медом, и с улыбкой смотрела на Гейл, взиравшую на нее с нетерпением. Девушка определенно оправилась после тяжелого испытания, выпавшего на ее долю, и от того горя, которое оно ей принесло.

— Илза, вы собираетесь вернуться в постель своего мужа или нет? — спросила Гейл.

— Конечно, — ответила Илза. — Обязанность жены — ухаживать за своим мужем, когда он болен или ранен. Я вернусь и буду сидеть у его постели и охранять его сон. Но позже.

— Позже?

— Да, когда я поем и повидаюсь с детьми. А может, после того, как я побываю в саду и поухаживаю за своими целебными травами.

— Это может занять весь день.

— Конечно, может. — Гейл рассмеялась, и Илза тоже ей улыбнулась, но затем серьезно произнесла: — Я знаю, что далеко не всегда бываю покорной и всем довольной женой, но я стараюсь изо всех сил. Я понимала, что его тревожит, и все ему прощала, несмотря на его жестокость и оскорбления. Наконец, я только что спасла этому глупцу его жалкую жизнь, и если он после этого не начнет мне доверять, я больше ничего не смогу сделать. Конечно, я не смогу стать с ним холодной, но я не буду больше доказывать ему свою невиновность. Что касается сегодняшнего дня, я решила поступить по-своему. Больше я не буду придумывать способы, как заставить его вспомнить меня, стоит ли доверять мне или заботиться обо мне. Когда — и если — мой муж узнает правду, тогда мы возродим наш брак, сделаем его таким, каким он и должен быть. Я все еще остаюсь его женой, буду делить с ним постель, любить его детей, вести его хозяйство, но больше я не буду рассказывать ему о нашем прошлом. Полагаю, теперь настала его очередь оправдываться передо мной.